Это — алтарь.
Белый камень. Такой простой. Такой…
Глаза слепит от его силы.
Что бы в нем ни было — без магии крови тут не обошлось. И на камне стоят три предмета,
Кинжал — явно ритуальный.
Кубок.
Браслет.
Я обхожу вокруг. Звон прекращается — и я отчетливо понимаю, что мне надо сделать.
Это не просто алтарь. Это — сердце Алетара. Именно здесь коронуются его истинные короли. То, что наверху — это игрушка на троне, фикция, отсюда я могу легко убить его. Просто пожелав родственной кровью, чтобы сердце Рудольфа остановилось. Я смотрю в глубину белого камня и понимаю, что это такое.
Алетар Раденор был жесток. И с собой, и со своими родными. Единственное, что он любил, кого он любил — свою страну. Свое детище. Не детей, которых родила жена, не ее саму, о нет! Именно творение своих рук и воли. И чтобы избавиться от таких Рудольфов…
Недаром в легенде об Алетаре говорилось, что он однажды исчез, как его и не бывало. Теперь я знаю, что с ним произошло. Он пришел сюда и принес себя в жертву.
Последний оплот. Последняя надежда…недаром есть поверье, что если на трон Раденора сядет человек иной крови — он сгорит без огня и дыма. И горели, кстати. Был один случай, когда шустрая дамочка вышла замуж в тяжести и пропихнула своего ублюдка в наследники. Король и не знал. А вот после его смерти, когда юноша сел на трон…
Горстку пепла вымели. Зал вымыли. А его младший брат был моим пра — пра — прадедом по материнской линии.
Впрочем, разматывать Раденор таким бездарям, как Рудольф, Алетар помешать не мог. Никоим образом. Если всех жечь — королей не напасешься. Альтернативы‑то не было.
Дед умирал, меня еще не родили, Мишель… мама была безумна и корона не приняла бы ее. Как это ни печально.
Зато сейчас — дворец почуял родную кровь. И я должен был это подтвердить.
Я спокойно взял кинжал, привычно коснулся кончиком языка острейшего лезвия. Ритуальный, темная старая бронза еще времен Алетара. Стиль 'вороньих когтей', не отравлен.
Острая сталь легко впивается в запястье — и на белую плиту падают темные, почти черные капли крови. Магия крови ей и поддерживается, иначе никак. Только родной кровью, отданной добровольно. Они падают черными рубинами, впитываются в белый камень, словно их и не было, струна опять звенит — но на этот раз громко, отчетливо, торжествующе, извещая тех, кто умеет слышать, что король принимает ответственность за свою страну и свой народ.
Не власть, нет. Власть всяк дурак примет. А вот ответственность, обязанность карать и миловать — это не право. Это тяжкая ноша. И мы оба — и я, и давно умерший мужчина, ставший сердцем Алетара, понимаем это.
Я подношу кубок к губам и выпиваю до дна.
Вино жизни, вино земли…
Браслет скользит на запястье, закрывая рану — и словно впивается в него. Теперь уже не снять. Никогда.
А корона…
Те ритуалы, которые придумали холопы Светлого Святого — они только ритуалы. Глупые, красивые… и смысла в них не больше, чем в вычесывании крыс. Смешные люди…
Струна замолкает, и я понимаю, что мне пора уходить. Темнота подползает к ногам, обвивается вокруг них громадной змеей… я наклоняюсь, пальцы скользят по прохладной гладкой чешуе.
Душа дворца?
И неудивительно. Кем она еще может быть в такой обстановке? Только ядовитой гадиной.
Но теперь мы с ней связаны. Моя сила питает ее, она защищает меня. Высшая некромантия и магия крови. И не надо говорить, что ничего хорошего из темных ритуалов не выходит. Ножом тоже можно и колбасу резать — и человека.
Все от нас зависит.
Когда я возвращаюсь обратно, все так же спят. Я падаю в кровать и расслабляюсь.
Попробовать поспать?
Надо… завтра тяжелый день, как и любой в этом гадюшнике.
Вот тогда я и влип в это дело с короной. Именно тогда, а не позднее, как напишут летописцы. Все было решено — и судьба выбрала себе русло, рванувшись в него стремительным потоком. Я по — прежнему мог уйти, умереть, жениться, развестись… да что угодно. Но это что угодно я уже делал, будучи королем Раденора.
Истинным королем.
Такие вот игрушки для взрослых мальчиков.
Томми так ничего и не заметил. А я встал слишком рано. Это мы в деревне встаем с рассветом, ложимся с закатом, а в королевском дворце такое не принято. Раньше одиннадцатого колокола Рудольф и глаз не открывал никогда. И что мне оставалось?
Да пойти побродить по дворцу. Авось, где накормят?
Том звал с собой в город, но я отказался. Успею еще. Пока же мне просто хотелось побыть одному — и подумать о вчерашней ночи. Не сон ли?
Но браслет из черненого серебра холодил кожу и снять его можно было только вместе с рукой.
Не сон.
Королевский дворец произвел на меня двойственное впечатление. С одной стороны — красиво. Всюду роскошь в понимании дядюшки Рудольфа. То есть много золота, драгоценных камней, оружия на стенках, портретов грозного государя, который чего‑то там героически побеждал. Интересно — что или кого? А, вот, понятно. На каждой картине король был на переднем плане, а за ним виднелись трибуны с ликующими (естественно) подданными. Грандиозные победы Его Величества на рыцарских турнирах. Я брезгливо фыркнул у портрета. Лучше бы ты, чем свою раззолоченную морду всюду вешать и турниры устраивать, налоги снизил. А то люди с голоду мрут, а тебе и дела нету.
— Смотри‑ка, нашему провинциалу понравились изображения Его Величества — протянул сзади чей‑то ехидный голосок. — Стоит, как пришитый уже минут двадцать…
Ну и стою. Задумался. Хотя… я понимаю, здесь думать не в моде. Вот если бы я воздух портил — меня бы поняли. А думать — это недостойное рыцаря занятие.